Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]

— Ручной выделки, — поправил его Фрэнк.

— Да. Ручной выделки. Так вот что я имею в виду. Я пойду туда и не уйду, пока не докажу, что это стоит его денег. Он должен будет купить. Если же он этого не сделает, то он на самом деле болван. Я уже присмотрелся — в продаже нигде нет ничего подобного тому, что мы предлагаем. Боже, когда я думаю о том, что он, может быть, посмотрит и ничего не купит — я злюсь настолько, что меня начинает трясти.

— Скажи ему обязательно, что это не гальванопокрытия, а высшего качества полировка, — сказал Фринк. — Что медь у нас — это настоящая медь, а латунь — настоящая латунь.

— Позволь мне самому придумать, что и как ему говорить, — сказал Эд. — У меня есть пара по-настоящему превосходных идей.

Фринк задумался: я мог бы взять парочку образцов — Эд даже не заметит — упаковать их и послать Джулии. Пусть узнает, чем я сейчас занимаюсь. Почтовые чиновники разыщут ее. Я пошлю заказную бандероль по последнему известному мне адресу. Что она скажет, когда развернет пакет? Надо вложить туда записку, в которой я объясню, что это я сам изготовил; что я теперь партнер в одном небольшом бизнесе, связанном с созданием новых оригинальных женских украшений. Я распалю ее воображение, постараюсь так рассказать об этом, чтобы ей захотелось узнать больше, чтобы у нее появился интерес. Расскажу о драгоценных металлах и поделочных камнях. О тех местах, куда мы рассылаем эти украшения, в какие шикарные магазины…

— Он где-то здесь? — спросил Эд, притормаживая пикап. Сейчас они были в самой гуще уличного транспорта в центральной части города; коробки зданий затемняли небо. — Я, пожалуй, припаркуюсь.

— Еще пять кварталов, — сказал Фринк. — У тебя есть сигареты с марихуаной? Одна такая не помешала бы, чтобы успокоиться.

Фринк протянул ему пачку «Чиен-лаис», что означало «Музыка сфер», к этому сорту он пристрастился еще в «У-М Корпорейшн».

Я уверен в том, что она живет с кем-нибудь, подумал Фринк. Спит с ним. Будто она его жена. Я знаю Джулию. Иначе ей не прожить. Я знаю, какой она бывает с наступлением ночи. Когда становится холодно и темно, и все разбредаются по домам. Собираются в своих жилищах. Она не создана для одиночества. Как и я, отметил он про себя.

А может быть, у нее и в самом деле славный парень. Какой-нибудь робкий научный работник, которого она же сама и подцепила. Джулия как раз для такого рода молодого человека, у которого никогда не хватает смелого подхода к женщине. Она не грубая и не распущенная. Знакомство с такой, как она, это удача. Я очень надеюсь, что она не с каким-нибудь стариком — опытным и развращенным, который издевается над ней, не выпуская зубочистки из угла рта — вот этого я бы не смог перенести.

Он почувствовал, что начал тяжело дышать, представляя себе волосатого мясистого мужлана, крепко закабалившего Джулию, сделавшего жизнь ее убогой и несчастной… Я знаю, что она в конце концов кончит тем, что убьет себя, если не найдет подходящего мужчину — нежного, чуткого, доброго, такие часто встречаются среди ученых, который был бы в состоянии понять все ее трудности, с которыми она сталкивается.

Я был слишком грубым с нею, подумал он. Но я не такой уж плохой, сколько есть мужчин гораздо хуже, чем я. Я всегда мог угадать, о чем думает, чего хочет, когда она начинала дурить или когда у нее было плохое настроение или меланхолия. Я так долго заботился о ней, стараясь ей угодить. Но этого оказалось недостаточно. Она заслуживала большего. Она заслуживает куда большего.

— Я ставлю машину, — сказал Эд. Он нашел подходящее место и теперь давал задний ход, оглядываясь через плечо.

— Послушай, — обратился к нему Фринк, — можно сделать парочку образцов моей жене?

— А я и не знал, что ты женат, — занятый всецело установкой машины, Эд ответил ему чисто машинально. — Разумеется, но только не из серебра.

Эд заглушил мотор пикапа.

— Вот здесь, — сказал он. Дыхнув дымом марихуаны, загасил окурок о крыло и швырнул его на пол кабины. — Пожелай мне удачи.

— Ни пуха, ни пера, — сказал Фрэнк Фринк.

— Вот, послушай. На обороте сигаретной пачки есть одна строфа японской «вака». — Эд вслух прочел стих, стараясь перекричать шум уличного движения:

Услышав крик кукушки,Я поднял взор туда,Откуда он пришел;И что же я увидел —Только бледную лунуНа предрассветном небе.

Он вернул пачку «Чиен-лаис» Фринку и произнес:

— К черту! — после чего хлопнул Фринка по спине, ухмыльнулся, открыл дверцу, подхватил плетеную корзину и вышел из пикапа.

— Я разрешаю тебе бросить десять центов в счетчик, — сказал он, становясь на тротуар.

Еще через мгновенье он затерялся среди других пешеходов.

Фринк вышел из кабины и бросил монету в прорезь счетчика.

Джулия, подумал он, ты так же одинока, как и я?

Я боюсь всей этой затеи с ювелирным промыслом. Что, если из этого ничего не выйдет? Именно так считает Оракул. Слезы, вопли, ругань…

Мужчина смело смотрит в лицо сгущающимся теням своей жизни. На своем пути к могиле. Будь она здесь, все было бы не так уж плохо. И вообще, не было бы так плохо.

Я боюсь, понял он. Предположим, Эд не продаст ни единого предмета, предположим, нас засмеют?

Что тогда?

На простыне, постланной на полу комнаты, Джулия лежала с Джо Чиннаделла, повернув его прямо перед собою. Было тепло и душно от полуденного солнца. Их тела стали влажными от обильного пота. Капля, скатившись со лба Джо, задержалась на мгновенье на его скуле, затем упала ей на горло.

— С тебя все еще капает, — прошептала она.

Он ничего не ответил. Дыхание у него было медленным, глубоким, монотонным… как дыхание океана, подумала она. У нас внутри ничего нет, кроме воды.

— Ну как? — спросила она.

Он пробормотал, что это было просто здорово.

Еще бы, подумала Джулия. Я тоже так думаю. А теперь нам обоим надо подниматься, приводить себя в порядок. Но разве это плохо? Что это, признак подсознательного неодобрения?

Он пошевелился.

— Ты встаешь? — Она еще теснее прижала его к себе обеими руками. — Не надо. Подожди еще.

— Разве тебе не нужно идти в спортзал?

Я не пойду ни в какой спортзал, твердо решила она в душе. Неужели ты не догадываешься? Мы пойдем куда-нибудь. Мы не будем здесь больше оставаться. Но это будет такое место, где мы еще не были раньше. Пора.

Она почувствовала, как он начинает потягивать назад туловище, становясь на колени, почувствовал, как скользят ее ладони вдоль его влажной, скользкой спины. Затем услышала, как он пошел, шлепая по полу босыми ногами. В ванную, куда же еще.

Вот и кончилось, подумала она. Хорошо как. Она тяжело вздохнула.

— Я слышу, — донесся голос Джо из ванной. — Как ты стонешь. Вечно недовольная. Разве не так? Тревога, страх и подозрение в отношении меня и всего остального на свете… — Он на несколько мгновений показался из ванной, весь в мыльной пене, лицо его так и сияло. — Ты не возражаешь, если мы укатим?

У нее участился пульс.

— Куда?

— В какой-нибудь большой город. Что ты скажешь, если подадимся на север, в Денвер? Я вытащу тебя. Куплю билет на концерт, зайдем в приличный ресторан, покатаемся на такси, достану тебе вечернее платье и всякое другое, что тебе понадобится. О'кей?

Она едва могла поверить ему, но ей очень хотелось. Она старалась поверить.

— На этот твой «студебеккер» можно положиться? — спросил Джо.

— А почему бы нет? — таким же тоном ответила она.

— Нам обоим надо купить приличную одежду, — сказал он. — Доставить себе удовольствие, может быть, в первый раз за всю свою жизнь. А заодно и не дать тебе совсем расклеиться.

— А где мы возьмем деньги?

— У меня есть, — сказал Джо. — Глянь в мой саквояж. — Он прикрыл дверь ванной. Шум падающей воды заглушил остальные его слова.

Открыв кухонный стол, она извлекла небольшой саквояж весь в пятнах и вмятинах. И точно, в одном из углов она нашла конверт. В нем были купюры рейхсбанка, все крупного достоинства и имеющие хождение где угодно. Значит, мы можем гульнуть, наконец-то поняла она окончательно. Может быть, он совсем не собирается водить меня за нос. Как бы я хотела забраться к нему под череп и посмотреть, что там, подумала она, пересчитывая деньги.

Под конвертом она увидела огромную цилиндрической формы авторучку, так во всяком случае ей показалось. Главным образом из-за того, что у нее был соответствующий зажим. Но она была очень тяжелой. Сгорая от любопытства, Джулия вынула ее, отвинтила колпак. Так и есть, у ручки золотое перо. Вот только…

— Что это? — спросила она, увидев выходящего из ванной Джо.

Он отобрал у нее ручку, осторожно положил ее назад в саквояж. Это не ускользнуло от ее внимания и это привело ее в недоумение.